Но начнём мы эту историю отнюдь не с печальной ноты. Перенесёмся немного назад. Итак, к 1838 году юный жених Николай Алексеевич Маури был уже далеко не юн. Многие годы он служил Империи — сначала на военном поприще, затем на незаметном и негласном фронте тайной дипломатии, который злые языки называют «фронтом шпионажа и безрассудных диверсий».
По результатам проверки Колледжа он был признан совершенно негодным к мастерству шептуна, что в большинстве случаев означало конец карьеры «непубличного дипломата». Однако его природная смекалка, беззаветная преданность Отечеству в сочетании с общительностью, глубоким пониманием психологии азиатов и способностью употреблять древесный спирт без вреда для здоровья позволили ему, по его собственным словам, «отчудить несколько прожектов» в Средней Азии.
Особой гордостью для него стали экспедиции, в ходе которых ему удалось «утереть нос англичашкам» (как он выражался), начавшим экспансию в этот регион, входивший в сферу имперских интересов. Потратив всю свою удачу на эти баталии, он приобрёл массу полезных знакомств не только в Средней Азии и Афганистане, но даже в Индии. Именно эта обширная сеть контактов сделала его главным кандидатом на должность первого в истории российского консула в Империи Цин.
Но была одна проблема, небольшая, так сказать, неувязка — он был холост.

В Импе́рии Цин с её достаточно патриархальными взглядами на брак, считавшийся совершенно необходимым для культивирования добродетели, относились вполне доброжелательно к многожёнству, наличию наложниц и конкубинату. Полное же отсутствие у официального лица супруги делало его в глазах чиновников чем-то сродни евнуху, что очень затрудняло неформальные контакты.
Прибыв после очередного триумфального и совершенно тайного «прожекта» в столицу, на аудиенции у своего шефа, Карла Васильевича Нессельроде, он был проинформирован, что министр иностранных дел Великобритании Палмерстон считает его «явной угрозой для вечных и неизменных интересов Англии». Таким образом, можно считать его тайный «прожект» весьма успешным. После этого Нессельроде обрисовал ему перспективы консульства и поставил ультиматум. Выбор был простым: либо он в течение следующих двух месяцев найдёт себе подругу жизни, либо столь желанный пост первого русского консула в экзотическом уголке Азии достанется иному лицу, существенно менее для этого подходящему. С аудиенции господин потенциальный консул — а заодно и «явная угроза интересам Англии» — вышел в совершеннейшем душевном смятении.
Нельзя сказать, что Николай Алексеевич был обделён женским вниманием или равнодушен к оному, однако ни одна из его пассий, с которыми он весело кутил во время своих нечастых визитов в столицу, даже в полумраке не напоминала человека, с которым он в здравом уме мог бы связать себя узами брака — тем более в столь отдалённом от родины месте. Всю свою жизнь он искал занятия, которые соответствовали бы жизнелюбию и южному темпераменту его итальянских предков. И вот печальный парадокс: теперь ему требовалось нечто совершенно иное.
Но, к счастью, у него было множество пожилых тётушек. И хотя их суетливая забота о его судьбе и семейном счастье, унаследованная от тех самых итальянских предков, обычно вызывала в нём лишь раздражение и тоску, после ультиматума всё переменилось. Теперь он лишь молил, чтобы они не оставили его своими хлопотами.
И они не оставили. Да ещё как! В течение следующего месяца он нанес столько визитов к юным барышням на выданье, сколько не совершал за всю свою жизнь. Тем печальнее было то, что результаты оказались неутешительными. Либо барышни категорически не нравились ему, либо, прослышав об отъезде из Петербурга в «грязную азиатчину» на неопределённый срок, отказывались от продолжения знакомства под разными, но весьма благовидными предлогами. Обычно ему говорили, что проблема не в нём, а в них. Правда, после дюжины подобных отказов у него стали закрадываться серьёзные сомнения в их искренности.
В конце месяца тревожных поисков Николай Алексеевич навестил своих тётушек для подведения итогов.
– Первый месяц на исходе, а результаты нулевые, с уклоном в отрицательные, – произнёс он грустно.
– Милый Николя, – вступила первая тётушка Нонна.
– Не падайте духом, – подхватила вторая тётушка Сима.
– У нас есть ещё один вариант, – заключила тётушка Марта.
И они хором кивнули, улыбнулись ему и начали свой рассказ на три дребезжащих голоса. Предложенный ими вариант был настолько необычен, что даже повидавший многое на своём веку Николай Алексеевич остался в изумлении.
Вот что они ему рассказали.
Два десятка лет назад один весьма состоятельный дворянин с редким именем Михаил Смирнов и его любимая супруга никак не могли завести детей. Ими были испробованы все средства: воды, курорты, знахари… На лекарей-шептунов спустили бешеные деньги, но всё без толку. Подумывали даже о мистических средствах, но, к счастью, струсили.
И тут в Санкт-Петербург прибывает известный французский доктор, мсье Жак Лисфранк де Сен-Мартен. Смирнов с супругой явились к нему в первый же приёмный день. Доктор, дабы вселить надежду или хотя бы развеселить безутешную пару, предлагает им новый способ лечения. Но надо сказать, что иностранец местной специфики совсем не понимал и, будучи абсолютно уверенным в успехе, предложил им пари. Если его лечение даст результат, то ребёнка Смирнова отправят получать образование во Франции, в Сорбонне, а если нет – то француз отдаст своего собственного ребёнка на учёбу в Россию.
На этом месте непонятно: то ли доктор так продвигал французское образование, то ли просто не умел шутить – этого уже не узнать. Но Смирнов настолько отчаялся, что пари всё же принял. И — о чудо! — лечение сработало. В итоге спустя девять месяцев родилась маленькая, но очень весёлая девочка Вера. Имя выбрали неспроста.
Но вот Вера подросла, а обет — есть обет. Михаил Васильевич решил судьбу больше не искушать и сдержал слово: отправил дочь в «страшную» заграницу, к вольтерьянцам, франкмасонам и революционерам. Разумеется, не одну, а с прислугой. Отправил любимую дочь, а вернулось к нему нечто дерзкое, курящее, виртуозно ругающееся по-французски и невероятно авантюрное. Родители всех недоглядевших слуг высекли и сдали в солдаты, а сами лишь схватились за голову. Но что выросло – то выросло.
Теперь девица на выданье, приданое богатое, да и внешность приятная, только вот желающих взять в жены такое «чудо» во всей Империи не сыскать. Но для Николя — тот самый вариант, если, конечно, она ему придётся по душе.

Рассказ тётушек пробудил в Николае Алексеевиче угасшую надежду. На следующий день он был представлен Вере, и в тот же день по её инициативе они отправились на конную прогулку. Вера ловко держалась в седле, действительно курила крепкий табак и была полной противоположностью всем дамам петербургского света, на которых Николай Алексеевич насмотрелся за прошедший месяц. Его многочисленные приключения, рассказами о которых он развлекал её во время той знаменательной прогулки, вызвали у неё искренний восторг. Она же, в свою очередь, делилась впечатлениями о Париже, с волнением описывала величественные здания Сорбонны, оживлённые улочки Латинского квартала и атмосферу безграничной свободы, которой ей так не хватало в холодном Санкт-Петербурге. Было очевидно, что господин Маури — с его авантюрным прошлым и многообещающим будущим — вызывал у Веры Михайловны неподдельный интерес.
Итогом этой запоминающейся прогулки стало то, что через три недели она уже носила фамилию Маури, а через четыре — первый консул Российской Империи в Империи Цин отплывал к месту своей постоянной дислокации в Бэйцзин. Через девять с половиной месяцев счастливейший из консулов держал на руках новорождённую дочь Софию. Никогда ещё в жизни он так не желал, чтобы каждый следующий день был похож на предыдущий.
Но, увы, это счастье оказалось недолгим: через три года идиллической супружеской жизни оно подошло к концу. Причиной стал вовсе не заезжий красавец и не угасшая любовь, а укус маленького зелёного дракона — мангшанской гадюки, — который быстро и почти безболезненно оборвал жизнь самой свободолюбивой и отважной женщины, которую когда-либо знал господин консул.
Как это часто бывает у людей в годах, Вера стала последней любовью его сердца, и ничто уже не могло заставить его обзавестись новой семьёй. Цинские чиновники, наблюдавшие за этими событиями, испытывали искреннее сочувствие к обезумевшему от горя консулу и больше не поднимали вопроса о его брачном статусе. Так он и прожил остаток дней вдовцом.
По той же причине он отказался от мысли отправить дочь в пансионат или на попечение тётушек, которые, кстати, сгорали от желания взять её на воспитание и наконец реализовать свои материнские инстинкты. Вместо этого он подал прошение о расширении штата консульства за счёт молодых специалистов, образованных и готовых служить Отечеству вдали от дома.
Как ни странно, но расцвет николаевской эпохи позволил консулу набрать в штат не только учёных, но и талантливых педагогов — благо кандидатов оказалось предостаточно. Трудностей с выбором не возникло: царившая тогда в России патриотическая атмосфера вдохновляла молодёжь ехать на службу в глубинку.
Помимо учителей, для физического развития дочери и обучения её самообороне, консул нанял местного мастера боевых искусств. Он отдавал себе отчёт, в какой стране растёт его ребёнок и какие опасности могут её подстерегать.
Увы, маленькая София с каждым годом всё больше походила на мать, и унаследованный от Веры Михайловны дух авантюризма разгорался в ней всё ярче. Однажды отец поделился своими опасениями с господином Ли, тренером девочки:
— Меня пугает её безрассудная жажда приключений.
Мастер, кивнув, произнёс в ответ цинскую мудрость:
— Тот, кто играет с огнём, рискует сгореть первым.
— Сама-то она, может, и не сгорит, а нас точно подпалит, — после паузы ответил Николай Алексеевич, доказав, что и русские способны на меткие афоризмы.
В ответ азиат лишь почтительно поклонился.

Тем временем годы шли, Николай Алексеевич прекрасно справлялся со своими дипломатическими обязанностями, а влияние Российской Империи в Империи Цин, да и в целом в Азии, росло. Каждое лето консул с дочерью старались проводить в Петербурге, где София общалась со своими тётушками и позволяла им реализовывать накопившиеся материнские чувства, что в основном проявлялось в кормлении «несчастной дистрофиночки и сиротиночки» огромными порциями обожаемого ею шоколада, бывшего в Империи Цин по-прежнему в диковинку. По возвращении в Бэйцзин, правда, за это разнузданное поведение следовала расплата в лице господина Ли, который, осматривая свою подопечную со всех сторон, бормотал под нос непонятные китайские ругательства, самым мягким из которых было «шаа». Ну, а потом, конечно, начинался настоящий тренировочный ад. Но шоколад того стоил.
В один из таких летних визитов в столицу консул и его дочь были приглашены на официальный приём. Там юная София была представлена ректору Колледжа св. Ансельма Владимиру Карловичу Хельвелю. Главный имперский шептун оценивающим взглядом ощупал девочку, приблизил к ней своё хищное лицо и тихо, но быстро заговорил:
— Какой удивительный экзотический цветок я вижу! А скажи-ка, детка, не пробовала ли ты пошептать — так, для развлечения? Получается? Только не ври! Я всех насквозь вижу, а Колледж постоянно ищет новые таланты.
Поражённая София, которая и вправду уже экспериментировала с шёпотом втайне от отца, поразилась его проницательности и в испуге отшатнулась.
На помощь пришёл отец. Он шагнул вперёд, заслонив дочь, и громко, почти грубо, произнёс:
— Как вам прекрасно известно, уважаемый ректор, в нашей семье нет способностей к шёпоту!
— У вас-то нет, верно, совершенно верно, — с льстивым поклоном ответил ректор. Но, отойдя на шаг, внезапно обернулся и бросил так, чтобы оба слышали:
— Но не у вашей покойной супруги! О её способностях мне ничего не известно!
И фиолетовой молнией в развевающейся мантии растворился среди золота мундиров, звёзд и орденов.
Всю дорогу домой, а потом и на пароходе, плывшем в Империю Цин, София размышляла о словах ректора. Неужели у матери действительно были способности? И передались ли они ей?
Вернувшись в Бэйцзин, она окунулась в привычную колониальную жизнь. Стоит отметить, что консул был одинок в своём стремлении воспитывать дочь за границей. Его подчинённые предпочитали оставлять семьи в России, ограничиваясь редкими встречами, либо вообще не женились, пользуясь местными обычаями и возможностью содержать «певичек». Николай Алексеевич прекрасно понимал, что каждая цинская женщина, допущенная в дом чиновника, — негласный агент Запретного города, но не препятствовал этим связям, используя их для дезинформации — важной части большой игры, которую он вёл от имени России.
В таких условиях появление русских сверстниц Софии было исключено. Но девочка жила в Империи Цин с рождения, и языковой барьер для неё существовал разве что в ругательствах господина Ли. Благодаря авторитету отца и мощи Российской империи, её окружение составляли дети цинской знати, дипломатов и высших чиновников.

Среди всей массы золотой (а точнее - нефритовой) молодежи особенно выделялась уроженка Тайваня Синь, дочь Лю Чэня - высокая темнокожая девушка с прямым взглядом и густыми вьющимися волосами. Она, как и София, резко выделялась на фоне невысокой, шумной и чванливой аристократии Бэйцзина.
Лю Чэнь формально занимал должность помощника Чэнь Шэншао, начальника уездов Фуцзяни, куда административно относился Тайвань. Будучи уроженцем острова, он с одной стороны представлял интересы местных жителей, с другой - был цинским чиновником высокого ранга. Балансировать между интересами свободолюбивых соплеменников и требованиями империи у него получалось уже третий год. Особый статус Тайваня привел к тому, что фактически он выполнял при дворе функции посла, хотя такой термин вряд ли применим к представителю имперской провинции.
В то время Тайвань переживал краткий период затишья: последнее восстание было подавлено, мятежники казнены, а новоназначенные имперские чиновники пока боялись повторить судьбу коррумпированных предшественников. Но затишье подходило к концу, и Лю Чэнь с тревогой ждал, когда в каком-нибудь горном племени появится новый вождь, решивший освободить остров от «варварского» ига. Правда, судьба таких борцов была предсказуемой: кроме гибели десятка чиновников, полусотни солдат и пары сотен соплеменников их выступления ничего не приносили.
Стратегическое положение острова, который империя не желала видеть в руках врагов, было единственным, что придавало ему значение. Иначе Бэйцзин давно махнул бы рукой на беспокойную провинцию. Впрочем, без внешнего управления воинственные племена уничтожили бы друг друга за несколько десятилетий. Различий между ними было столько, что только удивляло, как они вообще уживаются на одном острове: разные языки, религии, обычаи и даже отношение к смерти. Объединяла их лишь слепая вера, что стоит сбросить имперское иго - и жизнь станет райской.
Ирония заключалась в том, что влияние Лю Чэня прямо зависело от накала народного недовольства: чем сильнее бурлил котёл восстаний, тем весомее был его голос при дворе.
Поэтому дети, с которыми общались София и Синь, за глаза называли их «фань» - «дикарями». Для них обе - и дочь русского консула, и девушка с мятежного острова - были «чужими». Проще было отвергнуть их, чем понять. Так поступают дети во все времена - это не хорошо и не плохо, это просто закон выживания. Каждый, кто отказывает другому в человечности, глубоко знает: сегодня - ты, завтра - могут отвергнуть тебя.
К счастью, София справлялась с травлей - у нее была верная подруга Синь. Их характеры различались кардинально: если София была порывистой и вспыльчивой, то Синь унаследовала дипломатический такт отца - рассудительная, хладнокровная, она редко теряла самообладание. Главное же ее качество - умение поступать правильно. София тоже чувствовала, как надо, но предпочитала делать по-своему. Свободолюбивый нрав покойной матери рано проявился в ней. Грустная ирония: обе девушки рано потеряли матерей - Синь во младенчестве, когда та умерла при родах.
Тот день, положивший начало событиям, круто изменившим их судьбы, начался как обычно. Синь гостила у Софии - ее отец уехал по делам, а оставаться со служанками ей не хотелось. Гораздо интереснее было в экзотическом доме русского консула.
Вечерами они играли в маджонг в саду. В тот вечер в доме никого не было - консул с заместителем отправились на прием в Запретный город. Присматривал за девушками лишь пожилой слуга Фома, служивший еще со времен военной службы консула. Отказавшись от «сатанинских костяшек», как он называл маджонг, Фома оставил их играть наедине.
— Третий раз подряд! Какие духи тебе помогают? — вскрикнула София, известная своей нелюбовью к поражениям.
— Будда и предки, — рассмеялась Синь. — Особенно старается моя глухая бабка Шу Фэнь. Играй спокойнее — маджонг не любит суеты.
— Это азартная игра! Где тут быть спокойной? — фыркнула София. — Сыграем еще?
Не успела Синь ответить, как из-за ограды перелетел и упал рядом бумажный сверток. Обменявшись удивленными взглядами, девушки увидели, как он хлопнул, выпустив фиолетовый дым. Вдохнув его, они мгновенно потеряли сознание.
Очнулась София со страшной головной болью. Во рту стоял горький травяной привкус, в глазах мелькали искры. Она лежала связанная в деревянном ящике с дырками для воздуха. Пошевелившись, поняла - путы не разорвать. Рядом раздался стон.
— Синь? — прошептала София.
— Мм... — послышался знакомый голос. — Где мы?
Придя в себя, они стали обсуждать ситуацию.
— Нас похитили для выкупа? — предположила София. — Это должны быть бандиты.
— Опять ты торопишься с выводами, — возразила Синь. — Бандиты нас бы уже убили. Скорее всего, это политика — и связано это с Тайванем и отцом. Ты просто оказалась под рукой.
— Что делать? - спросила София. — Ты у нас за разум, вот и придумай.— Во-первых, выбраться отсюда, — ответила Синь. — Потом: тебе — в консульство, мне — на Тайвань, к соплеменникам. Если меня похитили, чтобы давить на отца, нужно лишить их этого козыря и готовиться к атаке на остров.
София почувствовала прилив азарта - наконец-то скучная жизнь дала трещину. Решив идти ва-банк, она заговорила:
— Давай рассудим логично, — начала она. — Если я появлюсь у консульства, похитители меня заметят — я же свидетель. Раз смогли похитить меня дома, смогут и убить. Возвращение — верная смерть. Не подвергай меня опасности. Кроме того, я полезна — например, помогу выбраться из этого ящика.

Судя по тишине, Синь раздумывала над словами Софии. Наконец она промолвила:
– Хорошо, хоть твоё присутствие и усложнит мне путешествие. Но как мы выберемся отсюда?
– А вот как, – ответила София.
Она закрыла глаза, сосредоточилась и попыталась пошептать над верёвками, связывавшими её. Через четверть часа путы ослабли, и она высвободила руки. Ректор Колледжа действительно оказался прав, предположив, что «экзотический цветочек» тайком тренируется в шёпоте. София практиковалась почти каждый день, но лишь недавно у неё стали получаться простейшие действия. Освободившись, она помогла Синь, и вскоре обе девушки ощупывали ящик в поисках выхода. Как выяснилось, ящик запирался на замок, который тоже не устоял перед шёпотом Софии.
Выбравшись на свободу и оглядевшись, они поняли, что оказались не в Бэйцзине, а в Тяньцзине – небольшом портовом городке неподалёку от столицы. Синь даже подпрыгнула от радости: по её словам, здесь должна была стоять парусная шхуна, принадлежавшая её земляку.
Побродив по спящему городу несколько часов, они разыскали нужный дом, разбудили капитана и объяснили ситуацию. Чжу Шаоцы (так его звали) сначала отмахивался, но после тихих слов Синь на ухо сник и согласился. София написала короткую записку отцу, а Чжу поклялся, что доставит её не позднее завтрашнего вечера – тайком.
Менее суток ушло на подготовку, и вскоре шхуна отправилась в путь. Через несколько дней плавания по Восточно-Китайскому морю на горизонте показались скалистые горы Тайваня, покрытые зеленью.
Обогнув остров с востока, шхуна продолжила путь вдоль побережья, пока не достигла бухты Синьлан. Сойдя на берег, девушки увидели встречавших их соплеменников. Удивлённые взгляды устремились на Софию, но Синь коротко пояснила на местном диалекте, кто эта чужестранка. После её речи один из воинов сказал на ломаном китайском:
– Мы рады принять такую молодую, но талантливую волшебницу. Но сначала вам нужно поговорить с жрецом.
Последовав за проводниками, они сели в повозку и отправились вглубь острова. Три часа тряски по каменистым дорогам – и цель была достигнута.
Перед Софией раскрылся лес, какого она раньше не видела. Воздух звенел от пения птиц, ароматы цветов кружили голову, а глаза разбегались от буйства красок. После испытаний последних дней этот покой казался раем.
– Знакомься, София, – произнесла Синь. – Это лес Луаньшан.
Ещё полчаса мучительной езды – и повозка остановилась перед расщелиной в скале, едва достаточной для прохода одного человека. Пробираясь между каменными стенами, крупные воины порой с трудом преодолевали узкие места.
Наконец путь закончился. Они вышли в долину, спрятанную среди гор. В центре стояла деревня, окружённая частоколом. У входа дежурили двое воинов с бамбуковыми копьями, их лица и руки покрывали замысловатые татуировки.
Едва Синь переступила порог, её окружили родственники – старики утирали слёзы, дети визжали от восторга. Сначала Софию не замечали, но вскоре толпа затихла, уставившись на неё. Чужаки здесь были редкостью.
Тогда Синь вновь заговорила на непонятном языке, и тут же восторженная толпа бросилась обнимать и целовать Софию. Когда та уже задыхалась в объятиях, раздался резкий окрик.
Из хижины вышел седой старик с лицом, изборождённым морщинами и шрамами. Он опирался на украшенное узорами копьё, напоминавшее татуировки стражей. Его движение разогнало толпу, и он жестом пригласил девушек войти.
Усевшись, он внимательно осмотрел Софию и заговорил на китайском с лёгким акцентом.

– Мне следует представиться. Мое имя – Вэн Сяосянь, я глава племени и рода, а еще я жрец Ван-е, так что со мной не следует ничего скрывать. Лучше говорить прямо и открыто – ложь я всегда отличу. А сейчас, дорогая Синь, представь мне свою спутницу и расскажи мне все о ваших приключениях.
Синь представила ему подругу и подробно рассказала все о приключениях, которые им довелось пережить. После рассказа Вэн надолго замолчал, а потом обратился к Софии:
– Благодарю тебя за то, что ты помогла нашей Синь. Твоя помощь была бескорыстной. То, что ты сделала, чтобы освободить себя и Синь, – это талант. И такой талант нам сейчас очень нужен. Но я бы хотел узнать тебя получше, чтобы понять, следует ли духам этого места помогать тебе развивать его. Ты пока останешься у нас. В ином месте тебе все равно будет небезопасно. Тебе все понятно?
– Да, мне все понятно, я благодарна за гостеприимство. У меня есть только одна просьба – я хотела бы написать и отправить письмо своему отцу, чтобы он знал, где я и что со мной, – ответила ему София, легко поклонившись. Слова о духах и возможности развить свои навыки шептуна в этом месте заинтриговали ее. Вот то самое приключение, о котором она так мечтала!
– Эту просьбу несложно будет выполнить, – ответил ей Вэн. – А сейчас вас отведут в хижину, в которой вы будете жить, там вы сможете отдохнуть.
Добравшись до циновки, которая заменяла жителям деревни кровати, София поняла, как страшно она устала за последние дни. Но атмосфера уюта и тепла, в которой она сейчас оказалась, позволила ей перестать чувствовать напряжение, с постоянным присутствием которого она почти уже смирилась. Положив голову на подушку, наполненную какими-то ароматными травами, она заснула почти мгновенно.
Несколько дней девочки провели в полном покое: их кормили, о них заботились, они много гуляли в окрестностях деревни. Единственное важное дело, которое сразу же сделала София, было письмо отцу о своих злоключениях, в котором она давала ему знать, что с ней все в порядке и что она гостит у родственников Синь. Письмо она отдала Вэну, который обещал, что в течение пары недель оно будет доставлено консулу и ей привезут ответ от него.
Почти через неделю Вэн позвал Софию в свою хижину на разговор. Начался разговор для нее весьма неожиданно. Глава племени попросил продемонстрировать то, как она смогла освободиться и открыть замок. Смущенная София не с первого раза, но справилась с узлами и замками, что погрузило его в длительные размышления. Наконец он сказал ей:
– Насколько глубоко ты знакома с историей нашего племени, с историей племени чипэнь?
– Совершенно не знакома, – честно призналась София.
– Тогда я расскажу тебе, чтобы ты лучше понимала, почему я пребываю в таких глубоких раздумьях на твой счет, – продолжил он. – Наше небольшое племя по имени чипэнь, что значит «дети камня», относится к самому малочисленному народу Тайваня – народу пуюма. Каждое племя на нашем острове несет ответственность не только за себя, но и за остальные племена: одни отвечают за то, чтобы на острове велась торговля, другие – за то, чтобы дороги и тропы не зарастали, третьи – за сохранение нашей веры и наших преданий. Наша ответственность – защита острова, и способные к этому мужчины и женщины нашего племени, пройдя особый ритуал, получают силу, которую могут использовать для защиты тех, кто не может защитить себя сам. Тайвань – неспокойный остров, защищать его надо не только от внешних угроз, но и успокаивать местные племена.
– Поэтому, – сказал он со вздохом, — наше племя так мало: ведь нередко успокоить горячие головы мы могли, только проливая свою и чужую кровь. Но пока в нашем племени будет хотя бы один человек, на острове будет мир, и остров будет единым. Многие силы пытаются разрушить единство острова, поэтому отец Синь в качестве посланника исполняет свой долг в Бэйцзине. Он, как истинный чипэнь, защищает остров там, а мы защищаем его здесь. И тут мы подходим к тебе. По нашим обычаям, силу защитника также может получить и член иного племени острова, если проявит себя в качестве благородного и бескорыстного защитника нашего племени. Ты проявила себя таковой, когда спасла Синь и отправилась вместе с ней сюда, но ты не член племени острова, а чужестранка. Вместе с тем ты явно имеешь все способности для того, чтобы быть защитником. Только сразу хочу предупредить: путь чипэнь – путь боли и страдания.
Чем больше говорил Вэн, тем больше в Софии разгоралось желание стать защитником, получить эти волшебные силы. Ее внутренние авантюрные чертенята уже выстроились попарно и были готовы броситься танцевать кадриль с удвоенной силой. Она сдержала свой порыв закричать от радости, которую в ней будили предвестия надвигающихся приключений, и как можно спокойнее сказала Вэну, что путь защитника отвечает ее внутренним убеждениям и она хотела бы пройти необходимый ритуал. Он опять надолго задумался, а потом кивнул:
– Да будет так. Следующие три дня тебе следует отказаться от любой пищи, пить можно будет только воду. После этого ты направишься на скалу искать свой цветок. На этом наш разговор окончен, я приду к тебе через три дня.
Когда София вернулась в свою хижину, ее ждало письмо от отца. Распечатав его, она углубилась в чтение. Ее обычно мягкий с ней отец в жесткой и не терпящей возражений манере требовал, чтобы сразу же после получения письма она отправилась в Тайбэй, где ее будет ждать консульский работник, который доставит ее в Бэйцзин. Чертенятам это письмо совершенно не понравилось, и она, поддавшись внезапному внутреннему порыву, разорвала его в мелкие клочья. Какой консульский работник, какой Тайбэй? Она через три дня полезет в горы искать свой цветок!
Три дня поста пролетели очень быстро, и вот ее ослабевшее тело вышло за пределы поселения. Через полчаса ходьбы она и Вэн подошли к совершенно отвесной скале. Он показал на нее и сказал:
– Судьба ждет тебя на вершине.
– Но как я узнаю цветок? – спросила София, начиная забираться по еле заметным уступам.
– Это он узнает тебя, – только и услышала она в ответ.
Сначала лезть было не очень сложно, и она постаралась сосредоточиться на подъеме. Довольно скоро она перестала что-то ощущать, кроме своего сердцебиения и дыхания.
– Рука, нога, вторая нога, вторая рука, – шептала она.
Вот уже подъем стал сложнее: сил после трехдневного поста не было совершенно. В горле мгновенно пересохло, она почувствовала страшную усталость и вспотела от усилий. И тут начался ветер – его порывы чуть не сбили ее со скалы. Один раз ветру почти удалось ее сбросить: нога соскользнула с опоры, но приступ страха придал ей сил. Она упрямо повторяла свою мантру и ползла наверх. И вдруг солнце ослепило ее – она вылезла на вершину и упала от усталости.
Немного придя в себя, она огляделась: всю вершину скалы покрывал ковер из редчайших растений – это были орхидеи. Это было похоже на какую-то диковинную оранжерею под открытым небом. Тут были цветы всех разновидностей, а над поляной витал приторный запах ванили. Она шла по поляне, вдыхала незнакомые ароматы и совершенно не понимала, как ей выбрать именно свой цветок. Разноцветные орхидеи, одна прекраснее другой, окружали ее. Но вдруг она была сбита с ног знакомым и таким приятным ей ароматом.
Перед ней распустился большой бело-кремовый цветок c желто-оранжевой губой. Но дело было не в нем, дело было в запахе. Это был запах Санкт-Петербурга, запах, который напоминал ей о ее семье, ее тетушках, о том уютном уголке, в который, как оказалось, так стремилось ее сердце из далекой и чужой Империи Цин. София почувствовала запах шоколада. Тот самый, который она так любила и ради которого была готова терпеть долгое и утомительное путешествие в Петербург. Если у нее и были до этого какие-то сомнения, то они окончательно пропали: это был ее цветок, и это он нашел ее.
Сорвав его, она дошла до конца поляны и обнаружила, что вниз со скалы ведет крутая, но вполне безопасная горная тропа. Внизу, у подножья, ее ждал Вэн. Когда он увидел, что она несет в руках цветок, его лицо осветила улыбка:
– Как я и говорил, – сказал он, – а теперь нас ждет вторая часть ритуала. Вот теперь тебе придется потерпеть.
– Что со мной будет? – поинтересовалась София, когда отдышалась.
– Тебе сделают боевые татуировки, – коротко сказал Вэн.
Они пришли в деревню и сели под большое раскидистое дерево, где было приготовлено всё для того, чтобы запечатлеть на руках Софии уже знакомый ей узор. Этот узор она видела на руках воинов, охранявших вход в поселение, на руках Вэна и на узоре его посоха.

Book design is the art of incorporating the content, style, format, design, and sequence of the various components of a book into a coherent whole. In the words of Jan Tschichold, "Methods and rules that cannot be improved upon have been developed over centuries. To produce perfect books, these rules must be revived and applied." The front matter, or preliminaries, is the first section of a book and typically has the fewest pages. While all pages are counted, page numbers are generally not printed, whether the pages are blank or contain content.

Следующие часы София не помнила – голод, усталость и пережитые во время охоты за своим цветком эмоции полностью истощили ее. Она запомнила лишь, что ее цветок был мелко порублен, и его сок добавили в краску, которую с помощью острой кости сомнительного вида нанесли под ее кожу уколами. Пока Вэн рисовал на ее руках узор, он рассказывал ей легенду о первых людях племени чипэнь.
В легенде говорилось о двух братьях по имени Аунаян и Ибуван. Они жили на острове и очень любили лакомиться сахарным тростником. Но тростник рос только там, где поселились пришельцы из далекого подземного мира. Пришельцы грабили и запугивали другие племена, и никто не смел связываться с ними, кроме братьев. Каждую ночь они тайком пробирались на поле к пришельцам и воровали сахарный тростник. Но однажды младший брат, Ибуван, был пойман. В наказание за воровство ему содрали кожу с рук, посадили в клетку и подвесили ее над пропастью.
Старший брат, Аунаян, не бросил младшего в беде. Он решил спасти Ибувана, соорудив воздушного змея. Подлетев на змее к клетке, он освободил брата, и они бежали. Братья решили отомстить пришельцам и пошли за помощью к своей бабушке-колдунье Та-данав. Та плюнула на землю, и на этом месте вырос цветок. Она растерла его в ладонях, смешала с золой от костра и втерла состав в изувеченные руки Ибувана – и на них снова появилась кожа с узорами. Эти узоры придали младшему брату огромную силу. Братья собрали все племена и прогнали пришельцев, а на месте их поселения осталась лишь выжженная земля и каменные столбы в форме луны, которые стоят и по сей день. От Ибувана и пошло племя чипэнь – племя защитников.
София так и не поняла, приснилась ли ей эта легенда или Вэн действительно ее рассказал. Очнулась она поздно ночью, уже в своей хижине, на циновке. Ее руки были перевязаны и ныли, но гораздо сильнее болели мышцы ног.
— Ах да, я же взбиралась на гору, — только и подумала она, прежде чем снова провалиться в сон.
Чертенята были совершенно счастливы.
Она спала два дня без пробуждения, а, открыв глаза на третий, поразилась остроте своего восприятия. Каждый звук и каждое колебание воздуха ощущались ею в полной мере, и первое время она просто лежала, наслаждаясь пением птиц за окном, запахами поселения и красотой комнаты. Теперь она могла по звукам и запахам определить, где кто находится и что происходит в деревне.
Тут ее охватило чувство голода – невероятное, всепоглощающее. Она была готова съесть целого барана. К счастью, около циновки уже лежало блюдо с лепешками и фруктами, а рядом стояла емкость с водой. Всю эту снедь она проглотила в мгновение ока, оделась и пошла за добавкой.
Когда она вышла из хижины, все соплеменники устремили на нее взоры, встретили радостными возгласами, каждый старался подойти и обнять. София почувствовала себя окруженной любовью этих уже близких ей людей. К ней подошла Синь, тоже обняла и спросила о самочувствии. Услышав, что София «умирает от голода», Синь улыбнулась и сказала, что Вэн ждет ее на обед.
Вэн встретил ее так же радушно, как и остальные, обнял, будто они и впрямь были родными. Они поели рыбу с рисом и овощами, а затем он спросил:
— Ну, как твои ощущения, защитница?
— Это невероятно, — ответила она. — Как будто я чувствую кожей весь окружающий мир.
— Хочешь, покажу тебе фокус? — спросил Вэн, хитро прищурившись.
— Хочу, — просто ответила София.
Он кинул ей кусок металла и попросил согнуть. София попыталась и поразилась, как легко тот поддавался.
— Что это за металл?
— Это небесное железо, и оно очень прочное, — ответил Вэн. — Просто ты обрела силу защитницы и теперь сильнее всех, кого знала. Кроме, конечно, других воинов чипэнь.
Не веря до конца, она взяла деревянную миску, из которой ела, и без усилий переломила ее пополам. В голову пришла мысль, что теперь нужно быть осторожнее с объятиями – нечаянно можно покалечить кого-нибудь из стариков.
Следующие дни София привыкала к своим новым силам, училась их контролировать. Теперь она могла в мгновение ока взбираться на отвесные скалы, запрыгивать на высокие деревья и подпрыгивать на десяток метров вверх. По совету Вэна, в письмах отцу она умолчала о своих метаморфозах – такие вещи лучше обсуждать лично.
Теперь ее дни в деревне проходили иначе. Проснувшись рано утром и плотно позавтракав (теперь ее мучил волчий голод), она шла к воротам и в сопровождении Вэна или других защитников начинала тренировки. Как объяснял ей вождь, чтобы осознать свои силы, нужно найти их границы. Для этого она бегала по Луаньшаню, карабкалась на скалы, прыгала, как сумасшедший кузнечик-переросток, и даже сражалась с другими защитниками.
Новые способности окрыляли ее, и она так увлеклась, что не заметила признаков надвигающейся беды.
Первым звоночком стало письмо от отца, в котором он, не стесняясь в выражениях, требовал, чтобы она немедленно покинула деревню и уплыла с острова при первой возможности. В противном случае он грозил «бросить все дела, приехать в эту дыру и оттаскать ее за уши при всех».
Письмо содержало и другие выражения, от которых София покраснела до корней волос. Но она не была бы дочерью свободолюбивой авантюристки, если бы испугалась и вернулась в Бэйцзин. Вместо этого она написала отцу ответ, суть которого можно передать французской фразой: «Vivre libre ou mourir» («Свободная жизнь или смерть»).
Говорили, что, прочитав ее послание, консул в ярости сломал любимую трубку и пробормотал что-то про «дуру-вольтерьянку» и «проклятое племя».
На этом их переписка прекратилась, но вскоре начались странные события.
Сначала пропали посыльные, отправившиеся в Тайбэй. Потом не приехали торговцы из Тайдуна. А однажды утром деревня проснулась в гробовой тишине. Лишь спустя время кто-то из детей спросил:
— Где птички?
Все пернатые исчезли.
Вэн отправил разведчиков, но и те пропали. Один из защитников забрался на скалы и, осмотрев окрестности, вернулся с пугающей новостью: вся округа была окружена войсками. Деревню блокировала не просто армия, а имперская гвардия. Среди солдат заметили гражданских с ящиками и даже нескольких иностранцев.
Все тайные тропы вели прямиком к засадам. Защитники могли бы бежать, но это означало гибель всех остальных – стариков, женщин, детей.
Положение было безнадежным.
Хуже всего было то, что враги даже не пытались вступить в переговоры. Когда Вэн попробовал выйти к ним, по нему открыли огонь. Лишь его сверхчеловеческая ловкость спасла ему жизнь.
Но он не пал духом – деревню защищали не только воины, каждый из которых стоил сотни солдат, но и скалы, преодолеть которые можно было лишь поодиночке.
Бой начался на рассвете.
Вэн ошибся, думая, что враги пойдут напрямую через ущелье, где их можно было перебить одного за другим. Вместо этого на скалы взобрались стрелки и начали обстрел деревни. Под прикрытием их огня гвардейцы по одному пробирались через проход.
Стало ясно: солдаты пришли истребить всех.
Но чипэнь не собирались сдаваться. Каждый, кто мог держать оружие, готовился к бою.
Защитники собрались в хижине Вэна.
— Братья и сестры, — сказал он. — Пока сверху стреляют, мы не остановим гвардейцев. Лю и София – ваша задача очистить скалы. Сяо, возьми остальных и атакуй, когда обстрел стихнет. Да пребудет с вами защита Ван-е.
Низкорослый Лю взял правую скалу, а София, легко оттолкнувшись, полезла по левой, избегая пуль.
Добравшись до вершины, она вступила в бой.
Но неравным он был не из-за численного превосходства врага. Ее новая сила превосходила все, с чем сталкивались солдаты. От ее ударов стрелки падали вниз, ломая кости.
Выстрелы почти стихли, как вдруг позади раздался голос:
— Госпожа! Остановитесь!
Она обернулась и увидела своего учителя Ли – в потертом халате, с бесстрастным лицом.
Пока она улыбалась, он достал из-за спины сверток и бросил ей под ноги.
В последнее мгновение София увидела клубы фиолетового дыма – и погрузилась во тьму.

И вот, как и было сказано, недавно очнувшаяся с невыносимой головной болью София Николаевна Маури, юная барышня четырнадцати лет от роду, обнимала подушку в своей спальне в консульстве Российской Империи в городе Бэйцзин и ревела в нее изо всех своих девичьих сил.
Только что из ее спальни вышел ее отец, с которым у нее произошел самый страшный разговор из тех, в которых ей доводилось участвовать в своей жизни. Она узнала всю правду о событиях последних недель, сбылись все самые страшные предположения, которые она прятала так глубоко, убеждая себя в том, что это только ее глупые домыслы.
События, частью которых она оказалась, брали свое начало за несколько месяцев до ее похищения. Это был самый настоящий восточный, подленький заговор, о которых она раньше только читала. Но ее отец, Николай Алексеевич, консул, а в бытность крупный специалист по «тайной дипломатии», не только читал о таких заговорах, но и участвовал в них.
Началась эта история, как и многие другие заговоры, с попойки, в которой совершенно случайно принял участие консул, несколько китайских чиновников, а также безутешный отец последнего убитого жителями мятежного острова имперского наместника Тайваня. Безутешный отец оказался по совместительству главой Совета обрядов и, при молчаливом участии императора, предложил господину консулу убить целых двух ястребов одной стрелой, а именно – оказать империи Цин помощь в покорении мятежного острова и помочь лично ему в мести за погибшего сына. После убийства этих двух ястребов стрела, конечно же, не останавливалась и подбивала жирную куропатку специально для господина консула – Совет обрядов давал добро на открытие постоянного торгового представительства и размещение постоянного посольства Российской Империи. Николай Алексеевич лелеял эту мечту уже много лет и приложил все усилия для разработки заговора против Лю Ченя, отца Синь, и против племен острова Тайвань.
В отличие от остальных заговорщиков, Николай Алексеевич со свойственной ему скрупулёзностью подошел к сбору информации касательно нового «прожекта». Из задушевных разговоров с Лю Ченем он сумел выяснить, что именно является тем самым звеном, которое позволяет племенам острова сотрудничать друг с другом и представлять собой единую сплоченную силу. Этой силой были защитники из племени чипэнь. Консул с помощью своих шпионов узнал и об их силах, и об их количестве. Проанализировав всю собранную информацию, он пришел к выводу, что добиться поставленных целей можно, только уничтожив все племя полностью. Единственное, что он никак не мог узнать, – это место, где находится деревня. И именно в этой части он решил использовать подсадную утку в виде собственной дочери.
Российский консул, за время своей тайной службы привыкший жертвовать всем, что у него было, ради интересов Российской Империи, на этот раз пожертвовал своей семьей. И он, не задумываясь, использовал свою единственную дочку в качестве слепой приманки.
Как ей рассказал отец, только дипломатические способности Лю Ченя и присутствие неконтролируемой силы на острове не позволяли Империи Цин полностью захватить и контролировать его. Отец убеждал ее, что, когда он понял, что София оказалась в племени, то приложил все усилия, чтобы вытащить ее оттуда. Он пытался объяснить, что никакая власть не потерпит наличия на окраине своей страны неконтролируемой силы, способной нанести столь значительный вред. Но все это привело только к тому, что София орала на него и называла убийцей. Она кричала, что он уничтожил всех, кто стал ей так близок и дорог за последние месяцы, что они все погибли, включая стариков и детей, а она не только не смогла этому помешать, но и стала невольным инструментом их уничтожения.
Верхом унижения было то, что вместо прекрасного узора, дававшего ей огромные силы и помогавшего бороться со злом, на одной ее руке красовался дракон, а на другой – тигр. Такие татуировки, как прекрасно знала София, были показателями особой силы и храбрости их носителей.
В свете произошедших с ее участием событий наличие таких татуировок было верхом цинизма и жестокой насмешки. Но причина их появления была совсем не в этом. Как убедилась София, в ярости ударив кулаком по столу во время их беседы, новые татуировки лишили сил те узоры, которые были ей нанесены ранее. Все ее возможности были безвозвратно утеряны: она больше не могла прыгать по скалам и ломать кулаками камни. У нее было такое чувство, что она, только выбравшись из тюрьмы, вновь в нее попала.
Отец пытался объяснить ей, что это было требование императора, ведь ему совершенно не хотелось иметь под боком, рядом с Запретным городом, озлобленного подростка со сверхспособностями и жаждой отомстить за близких ей людей. Но София его уже не слушала. Она потеряла свой дар, потеряла свое племя, потеряла самую близкую подругу и, по-видимому, потеряла отца. Более ей было нечего делать в этом забытом богами краю. Ярость в ее душе сменилась холодной решимостью и отстраненностью. Она решила, что, раз уж она не может вернуть свою силу защитника, раз у нее больше нет близких друзей и раз отец ее предал, то единственное место, где она может снова обрести все это или хотя бы часть из потерянного, – это школа для обучения шептунов.
Через несколько дней корабль уже вез ее в Петербург с вежливым письмом на адрес ректора Владимира Карловича Хельвеля, содержащим просьбу дать Софии Маури, единственной дочери консула Российской Империи в Империи Цин, возможность пройти испытание и быть зачисленной на первый год обучения искусству шепота в единственном подходящем для этого месте – в Колледже им. Святого Ансельма.